Это было всегда ранней весной. Первая зелень появлялась на аэродроме. А аэродром находился тоже рядом, с дороги можно было спокойно различать самолёты. Ну, конечно, это были "кукурузники", но самолёты же. А многие ли в своём детстве, в деревне или посёлке, видели самолёты? То-то. Аэродром был не просто площадкой, где стояли, поблёскивая серебром, несколько машин. Это место в моём детстве было чем-то вроде Колизея что ли, куда сбегалась ребятня поглазеть на настоящее зрелище - парашютистов. Так как аэродром был плоским, мы устраивались на насыпи дороги, благо транспорт мешал нам редко. Да и если ехала машина, завидя нас, она двигалась медленно, прижимаясь к противоположной от нас стороне. Мы брали с собой по краюхе хлеба, обязательно корочку ( так вкуснее), срывали только что показавшиеся пёрышки чеснока ( те, у кого был рядом с домом хотя бы крохотный огородик, с другими, не имевшими даже его, непременно делились, нельзя было даже представить, чтобы кто-то ел, а кто-то смотрел). Садились рядком, как на каком-нибудь спортивном корте, и тут начиналось... Сначала вдалеке самолёт делал какие-то смешные движения по кругу, и этим напоминал живое существо, потом медленно, как нам казалось, начинал двигаться по прямой и медленно отделялся от земли. Потом так же медленно начинал делать круги в воздухе, забираясь всё выше и выше, пока не превращался в едва заметную на ярком солнце посверкивающую звёздочку. Звук начинал прерываться, и мы знали, что наступило время. Каждый пытался первым увидеть момент, когда от самолёта вдруг отделяется точка и летит вниз. Раздавался крик, и сразу все это замечали, по цветной ленточке, взвивающейся над точкой. Потом разворачивался белый купол парашюта. С этого момента все теряли интерес к нему и ждали очередного. Это значило, что самолёт делал круг снова, а потом снова показывалась точка и ленточка. Но иногда появлялась целая россыпь парашютистов: они спускались лесенкой.
Так бывало только весной. Потом интерес к аэродрому затихал. А летом его близость вызывала даже раздражение: то и дело небо бороздили низко пролетающие самолёты, за которыми белым развевающимся хвостом разлетались удобрения и дуст. Иногда, видимо, не расчитав площадь распыления, всё это вываливалось далеко за пределами виноградников и полей, но совсем рядом с домами посёлка. Тогда в этой смрадной пыли невозможно было дышать, тошнота и горькая слюна не давала покоя. Дикость: людей просто травили, хоть и по халатности, но никому и в голову не приходило - жаловаться...
Зато само поле, отведённое под аэродром, было чудесным местом, многофункциональным, как бы теперь сказали. Здесь наблюдали за парашютистами, собирали цветы и даже ходили за грибами, а мальчишки играли по весне на зелёных полянах, которые быстро вытирались, в футбол.
После полётов парашютистов, наступали совсем тёплые дни, земля быстро просыхала, всё поле становилось зелёным. Только небольшой пятачок вдалеке, где стояли самолёты, никогда не покрывался травой. Почему-то мы никогда не подходили к самолётам близко, но как-то уже классе в восьмом, шли мимо, возвращаясь осенью с виноградников. Боже, что за ужас открылся нам: везде валялись пустые бочки и какие-то ёмкости, явно из-под горючего, вся земля была залита чем-то таким, что по запаху было похоже на бензин, а повсюду возвышались какие-то грязноватые холмики, приличные такие холмики, цвета тающего снега по весне. Это было удобрение. Сваленное здесь в мешках, оно утеряло упаковку, размякло и раскисло, протравив землю на такую глубину и ширину, что образовалась просто площадка под съёмки сталкеровского фильма. И как дико всё это было видеть здесь и знать, что сделали это - люди. Они здесь работали. Мы видели их ... работу.
Вместе с первой травой, по времени это было сразу после цветения подснежников на озере, появлялись золотистые россыпи безымянных цветов. У них была полая ножка, похожая на ножку одуванчика, только тоньше, поднимались они над землёй сантиметров на 6-7. Ножка заканчивалась резной зелёной юбочкой, похожей больше на воротник средневекового Дон-Кихота, а не на листья цветка. И сразу же рядом с этой юбочкой, а вернее, на юбочке, как на блюдце, сидел жёлтый цветок с жёлтыми же тычинками. Запах был совсем слабый, как у многих весенних цветов, напоминая запах жёлтых шариков на веточке, привозимых рано весной в Москву и выдаваемых за мимозу. Мы рвали их букетами, ставили дома в стаканы, но они сразу как-то гасли в комнатах и теряли своё обаяние вне поля, где росли. Иногда, если земля была сырая, потянув за ножку, можно было вытянуть цветок "с корнем", а точнее, с луковицей. Ибо "корень" цветка был луковицей в 2 сантиметра, весь оплетённый коричневым чехлом, напоминающий редкую мешковину. Луковица была круглая, слегка приплюснутая. Каждый пытался посадить её у себя в огороде, но никогда никто не видел цветов весной. Постепенно мы поняли, что земля, даже самая лучшая для морковки или клубники, ему не подходит. На поле аэродрома, по нашему, и не было хорошей земли: всюду виднелась галька, покрытая тонким слоем глины. И на этой-то "земле" и росли такие чудесные первенцы весны. Я очень долго искала описание этих цветов, наконец, когда стали в моде "дикари", которых обожают практичные англичане, в журналах о первоцветах я нашла их "имя" - весенники (эрантисы). Скромно и просто, как сами цветы.
Земля, напоминающая кусочек степи по описаниям в книгах по географии ( как-то не верилось, что там, в этих книгах описывается "наша" земля), одаривала всех ещё одним чудом - кукушками. Про эти кукушки речь дальше. Только исчезали жёлтые полянки весенников, как мы отправлялись за щёточками. К этому времени из земли появлялись розетки сочных толстых и широких листьев кукушек. Из оторванного листа сочилась тягучая жидкость, чем-то напоминая сок алое, что рос почти у каждого. Вкуса не было никакого. Розетки быстро увеличивались, и когда достигали в радиусе 8-10 сантиметров, начиналась "охота" за щёточками. В центре розетки появлялся цветонос, тогда это в голову даже не приходило, и многие считали, что кукушки никогда не цветут. Во всяком случае, мы этого не видели. Да и как нам было их увидеть, когда мы делали из них забаву. Итак, нежный цветонос, представлявший собой опушённый столбик нежно сливочного цвета, безжалостно срывался. Набирались букеты этих щёточек на перегонки: у кого больше.
С этими кукушками тоже связана память о моём папе. Это он рассказал мне, что эти щёточки могли бы превратиться в цветы, и цветы эти очень ценятся. Да? -только и было в моём молчании. Знакомство, настоящее моё знакомство с кукушками, произошло в горах. В мае мой папа уезжал с пасекой в горы, самые настоящие горы, очертания которых так ясно были видны в любую погоду с дороги у дома. Вершины их были белыми, а подножия -коричневыми. Горы и горы, а был это Аксу-Джабаглинский заповедник! Именно там брала своё начало наша мелководная "Аксушка" - река Ак-су. По рассказам бабушки, во время войны она была совсем не безобидной: широко разливалась по весне, а в тугаях (зарослях) по берегам водились даже кабаны. Дикие кабаны были опасными животными, уничтожавшими и так небогатые поля колхозников военной поры. А зимой даже следы барса замечали старики. Но окончилась война, и постепенно, всего-то за каких-то 30 лет река обмелела и превратилась просто в ручеёк, к лету совсем местами пересыхающий. Всю воду забирал хлопок, губя и реку и землю, на которой рос. Не сам, конечно, а люди, которые выжимали из земли последнее, стараясь угнаться за планом. И вот когда наступил совсем непереносимый миг для земли, она взмолилась и Бог её услышал: изменился климат. Не сразу, но постепенно люди стали замечать, что хлопок перестал вызревать на полях области и ... перенесли плантации южнее, ближе к Туркестану. Поэтому, когда мне было лет семь, я ещё видела восьмиклассников, пешком уходивших по утрам и пешком же возвращающихся по вечерам, которые убирали хлопок с сентября по ноябрь. На это время вся учёба в старших классах прекращалась, и все трудились на полях колхозов-миллионеров. Бесплатный труд экономил не копейку, а миллиарды.
Со временем поля хлопка засадили виноградниками и садами, и земля благодарно одаривала людей не только плодами: весной невыразимо тонкий аромат дорогих духов цветущего винограда удивлял не меньше осеннего полыхания рубиновой листвы. Это и есть рай, будто говорил нам Бог, только мы не слышали и не видели этого.
Уезжая в мае на пасеку, папа очень скучал по семье. Иногда, если выдавался случай, он брал кого-то из нас в горы, по очереди. Там я и увидела цветение эремурусов - кукушек! Высокие, до метра высотой, поднимались мощные цветоносы из травы по колено. На трости, с палец толщиной, вкруг росли бордово-коричневатые цветочки размером с ноготь мизинца. Они, эти цветочки, образовывали початок сантиметров 70. И на каждом цветке - пчела. "Взяток идёт",- говорил папа. Да и грех не брать было у таких красавцев нектар. И не диво, что он, превращаясь в медовую янтаринку, напоминал зимними вечерами о лете, о запахе в горах по утрам и знойным полднем, о укусах пчёл, которые вспоминались с улыбкой...
Эремурусы. Их я увидела в Польше, в октябре. Они лежали в коробках, расправив свои пальцевидные корни-клубни, чем-то напоминая георгины. Цветы моего детства и былинка воспоминаний. Когда-нибудь, в своём саду, который у меня будет, я обязательно выращу вас, эремурусы. Качаясь на длинных стеблях, вы будете напоминать мне стройных красавиц шахского гарема, танцующих перед своим господином. Короток век ваш, но каждый день жизни цветка достоин любования. Он - напоминание, что юность так прекрасна, хрупка, мимолётна.
Целые поляны эремурусов в горах - подарок моего папы мне. И через время я отвечаю:" Как красиво...". И понимаю, о чём думал мой папа: в жизни каждого бывает пора расцвета, когда из сизо-зелёной кукушки расцветает колос эремуруса.
Прослушать: http://www.mediafire.com/?qycnnkdtaej
