Аллейки

Теперь я понимаю, что это было, в детстве же думалось, что все эти алллейки придуманы для нас, детворы, специально. Небольшие клочки земли, где сажали кукурузу, картофель, ячмень и другие культуры, были отделены полосами из деревьев. Эти полосы состояли из двух рядов посадок, которые мы называли аллейками.

Аллейки были разные: близкие и дальние, веселые и не очень, интересные и нет. Самые ближние к поселку аллейки были из тутового дерева. Некрупные, компактные деревья с круглой кроной и чуть резными листьями были желанны для нас в начале июня. Они покрывались сначала небольшими бело-зелеными ягодами, похожими на сережки вербы по весне. Такие же - на небольшой ножке, с крупинками, тесно прижатыми друг к другу, циллиндрической формы сантиметр- полтора в длину. Постепенно ягоды зрели и становились белыми, сизыми или совсем черными. Самые сладкие - белые. Сизые - самые нежные и сочные, черные - сладко-кислые, приятные, редкие. Ягоды тутовника не заготавливали впрок, его просто ели, в основном - дети. Нагибали ветки, залезали на деревья, или просто подбирали с пола то, что упало с дерева. На полу были самые сладкие ягоды: немного подвядшие, но приобретшие от этого еще больше янтарного неповторимого вкуса. Они ничем не пахли, немного травой ... Но лучше их ничего не было...

Гораздо позже я поняла, что посажены они не для нас, а для определенной цели. В мае приезжали на грузовиках молодые девушки и парни. Они срезали самые верхние и молодые ветки и увозили их на машинах. Этими ветками, а вернее листьями, кормили тутового шелкопряда- червя, который умирая, оставлял людям свой саван. Люди распутывали кокон и... получали готовую шелковую нить.

Деревья тутовника я видела в Крыму, но ягоды с нашими там не сравнятся: огромные, тучные и сочные, они были только черными. На дерево почти нельзя было влезть, такое оно было мощное. Почти все прыгали за ветками снизу, пытаясь притянуть их и полакомиться. Пальцы рук были вымазаны и у взрослых, и у детей. Так и шли на море, где вода долго не могла смыть их...
Но в Крыму мои деревья встречались не часто, у меня же - их были целые аллейки!




Иногда аллейки состояли из смешанных посадок. Обычно это была алча, дикая груша или яблоня, клены. Алча росла повсюду. Весной раньше всех на совсем черных и голых веточках появлялись белые почки и через пару дней все взрывалось белой пеной небольших цветочков. Ничем особенно не пахнувшие, они приносили столько радости! Очень быстро роняли свои лепестки, уступая место вишне и черешне, о те блекли в розовой пене урюка и персиков... Последний аккорд был за яблонями и душистыми грушами.




Зеленые бусины алчи быстро росли и привлекали к себе. Набивая зелеными шариками целые карманы, мы по целым дням грызли кислую мякоть с еще белыми косточками. Потом о ней как-то все забывали и видели только тогда, когда деревца алчи становились янтарно-желтыми от спелых плодов или чернильно-черными. На земле лежали опавшие плоды, но никто их не собирал. Было много другого, сладкого и сочного, чтобы есть эту "кислятину". Зимой, выбирая из компота разные фрукты, сразу узнавалась алча: кислая, с гладкой круглой косточкой, дарящая воспоминания о знойном лете...

Думаю, что деревца эти в основном выросли из косточек, потому и назывались - дичками. Но иногда среди этих дичек, вооруженных огромными шипами, как у дикой груши, например, и рождающих маленькие терпкие и несъедобные плоды вдруг само собой появлялось деревце, которое дарило людям свои вполне культурные плоды. Такие деревья сами находили человека, и каждое имело свое лицо.

Однажды я шла по аллейке, которая отделяла виноградники. Идти было приятно, так как ноги утопали в густом зеленом ковре травы. Это было редкостью в августе. Здесь же, где были виноградники и требовали частых поливов, разливалась вода. Места разлива и покрылись зеленой травой, свежей и невысокой, напоминающей хорошее ковровое покрытие. Идя по нему в знойный августовский день, я увидела сливу в траве. Наклонившись, заметила, что из трещин на сливе выползают муравьи. Значит, сладкая... Но оглянувшись вокруг, не нашла ни одного дерева сливы. Кругом росли лишь невысокие тутовые кусты. Тогда я окинула взглядом всю аллейку, уходившую вдаль, и в начале ее заметила дерево из трех стволиков, выше остальных. Подойдя к нему, увидела, что это и есть оно. Все нижние ветки и листья были объедены коровой, которая стояла тут же и была привязана за колышек длинной веревкой. Веревка обмоталась вокруг дерева и не пускала корову дальше метра. Так и стояла та, дожидаясь, пока кто-то придет и распутает ее. И точно, скоро подошла женщина-узбечка с ведром воды. В эмалированном зеленом ведре колыхалась белая прохлада, отражаясь на солнце бликами, маня и подразнивая. Увидев меня, женщина улыбнулась и показала на ведро:"Чистый!" Я благодарно кивнула и присела у ведра. Солнце сразу стало ласковым, оно просто смеялось и прыгало в воде, пока я пила. Холодная вода через приятный ободок ведра была ни с чем не сравнима. Я поблагодарила, но женщина, видя мое разгоряченное жарой лицо, сама полила мне на руки, чтобы я умылась. Пока она поила корову и перевязывала ее в тень, я стояла в прохладе соседнего тутового дерева и смотрела на сливу. Три ствола тянули свои ветки туда, где им не страшны животные, которых здесь часто привязывают. Там, вверху, они разделялись на веточки поменьше, а те с гордостью показывали мне свои сливы: сизые, крупные. В траве рядом лежало несколько. Я взяла одну, села и вскоре ощутила сочную мякоть нагретой солнцем сливы. То же солнце, что подарило мне только что прохладу и негу воды, породило сочную сливу. Кислинка нежной кожуры смешивалась с зеленовато-красной мякотью, а нагретая солнцем слива пахла. Пахла августом... Уже догорающим летом... Напоминала, что скоро в школу... Рядом в четких рядах виноградников спели кисти янтарных ягод... Ясный и тихий день точно замер, чтобы я запомнил все это, выпила тот знойный день и солнце, чтобы поняла, как прекрасна жизнь, которая похожа на глоток прохладной воды в полдень и сочную знойную сливу... Дерево стояло молча, но я чувствовала, что оно радо, что мне понравилось... Я улыбнулась, подошла к нему, погладила по черной ободранной коре. . На стволе, в местах, где была повреждена кора, застыла прозрачная смола. Едва уловимый горький привкус от коры был мне ответом на мою благодарность.





С тех пор это дерево я знала в лицо. Я приходила сюда просто так, когда сливы были еще зелеными и здоровалась с моим деревом, а потом приходила в августе уже с ведром, которое быстро наполнялось сизыми спелыми плодами. С земли нельзя было дотянуться до хрупких веток, а подтянуть крючковатой палкой - означало бы сломать ветки, увешанные сливами. Никто бы не сказал ни слова, ведь дерево это никем не охранялось, никто за него не отвечал... Но сделать этого было просто невозможно. Оно было мое, и я его сама охраняла. Я влезала на него быстро и легко, опираясь на соседние стволы потоньше, затем срывала сливы с веток и бросала в траву. Спустившись, подбирала целые сливы, которые ничуть не побились, так как их приняла зелень травы, и опускала их в ведро. Когда ведро было полное, садилась, как в первый раз у ствола дерева в траву, выбирала сливу самую-самую и, закрыв глаза, подносила ее к лицу. Зной не заглушал аромата, пальцы сами тянулись к матовой кожуре. Мазок - и сизый налет становился яркой глянцевой полосой, сверкающей на солнце. Все сливы были одна к одной, чистыми, нарядными. Это удивляло. У многих сливы росли дома, но все они с ранней весны были покрыты пупырышками клейких капелек - это было признаком, что внутри уже живет червяк! Сливы редко сушили или ели, их просто обрывали и уничтожали. Сколько не обрабатывали их до и после цветения, все повторялось каждый год. Моя слива росла без присмотра и пригляда, как брошенное дитя. Но ничего не могло испортить ее голубую кровь, чувствовалось, что в ее жилах течет неведомая, но королевская кровь.

Вспоминая мою сливу, я думаю о том, почему так дорожили семьи в прошлом своими родовыми корнями. Род - был копилкой, куда веками складывались по капле мелкие монетки, делая содержимое все богаче и богаче. И все дело в том, кому достанется эта копилка. Моту, который разобьет ее и, собрав монеты, отнесет их в ближайший ломбард или благодарному потомку, который, показывая на нее своим детям скажет:"Здесь то, что оставили вам ваши дедушки и бабушки. Приумножьте же этот дар и передайте вашим детям!"