Тесьпа

Что это, одним словом объяснить сложно. Сейчас я думаю, что это было высохшее русло какой-то реки. Об этом говорят покатые берега и извилистый рисунок "тесьпы". Представьте такое русло, это и есть "тесьпа". Само слово тоже мне не понятно: то ли казахское, то ли украинское. В тесьпе пасся скот, привязанный длинной верёвкой к кольям, которые вбивались в землю. Воды рядом не было, это почти везде у меня на родине так, поэтому надо было ходить в обед поить животных. В основном, это были коровы, бычки и редко козы. Выполняли эту работу дети. Русские почему-то почти не держали скот: слишком много хлопот с кормом. Но были немногие, у кого была корова. Мы с братом, находясь у бабушки, бегали в жаркий полдень летом к Димке Декову. Он был чуть старше нас и считалось, что с ним с нами ничего не случится. Он наливал ведро воды, и мы шли в тесьпу. Выйдя из дома, нас сразу обдавало жаром, но потом это быстро проходило, и мы неспешно, из-за тяжести ведра, шли по горячей пыли. Она была на ощупь похожа на порошок какао, только светлая, почти белая. Ногам было приятно, казалось, что идёшь по пуху. Спускаясь в тесьпу, становилось жарче, парило. Кругом стрекотали кузнечики. Идти надо было по тропинке, поэтому шли друг за другом. Нет, вне тропинки не было зарослей, просто среди жухлой травы то и дело раздавался шорох, и мы в страхе останавливались: на солнце часто любили греться змеи. Заслышав нас, они уползали прочь, но встреча с ними всегда была неприятна. Найдя корову, понуро стоявшую посреди пекла, мы останавливались, а Димка шёл к ней. Она вприпрыжку бежала к воде, жадно лезла мордой к ведру и пила. Осушив полведра, оглядывалась, благодарно смотрела на нас, а потом не спеша, смакую, снова пила. Забирая пустое ведро, шли обратно. Теперь идти было веселее, Димка нёс пустое ведро, можно было смотреть вокруг. Я шла в хвосте: мальчишки обсуждали что-то своё. Всё вокруг источало непередаваемый аромат нагретой земли, высохших трав. Всё было заполнено запахом подвядшего чебреца, хотя я его и не видела, полыни и ещё чего-то. Распознавать, что это, угадывать по запаху травы было тоже игрой. Вон в стороне от тропинки, на холме, стоят солдатиками жёлтые мальвы. И хотя выглядят они свежими, не смотря на покрытые пылью листья, они не могут пахнуть. Просто стоят и всё. Ни к чему это им -запах: широко открытая воронка цветка в самом центре оснащена столбиком, покрытым жёлтой пыльцой. Любая муха или ветерок, качнув стебель, сделают важное для цветка дело - продолжат его род, завяжут семена. А вот этому бедняге совсем плохо, смотрела я на белёсые, светло оливковые листья такого знакомого растения, что росло повсюду. Но как оно называется я не знала. Широкая розетка из продолговатых опушённых листьев оливкового цвета, казалось, изнывала под палящим солнцем. Но из центра розетки поднимался упругий колос, облепленный со всех сторон ярко-жёлтыми, радостными цветочками. Смотришь на него и радуешься: нет, цветок не просто жив, ему хорошо! А утром на пушистых листьях можно увидеть капли росы. Хитрец! Вот почему в зной он молодцом! За ночь ему удаётся добыть себе воду из воздуха и удержать её мелкими ворсинками листьев. Конечно, я знаю сейчас, кто это был. Verbascum или коровяк. И так дико его видеть сейчас, рассматривая иллюстрированные журналы, изображающие наши сады средней полосы: среди резкой зелени, где ему явно не хватает тепла, он хоть и король, но без своей привычной свиты: жёлтых мальв, пампасной травы... О, а это просто царица среди царства летних трав! Но в моём детстве это был просто ... камыш. Видимо, из-за опушённой метёлки, за которой мы охотились. Добыть такую метёлку было не просто: узкие листья, образующие огромную кочку, похожую на гнездо неведомой птицы Рух из сказок о Синбаде-мореходе, были очень коварными. Неловкое движение - и уже показалась струйка крови на пальцах. Ранка, похожая на порез лезвия, долго не заживала. А султан на стебле, будучи зелёным, не хотел отламываться, стебель перегибался, но тонкая кожура стебля не пускала дивного украшения. Без острого ножа справиться было нельзя, но ножей никогда ни у кого не было. Так и оставались шикарные метёлки со сломанным стеблем до осени. А осенью, когда было уже сыро, взрослые мальчишки поджигали сухие кусты пампасной травы, и кочка, быстро вспыхнув, за минуты сгорала. Казалось, больше не расти ей на покрытой пеплом земле. Куда там! По весне уже зеленела заветная "кочка", гордо поглядывая кругом: никто из животных не обольщался её зеленью и к ней не приближался.
Идя по тропинке, замечаешь, как всё неброско, просто в природе: нет ничего кричащего. Поднимаясь вверх, вдруг ощущаешь чуть уловимый тонкий мазок цветущих "арбузиков". "Арбузики" - это не настоящие арбузы, а просто сорная трава. Но зато, как она украшала летом всё вокруг. Невысокий пушистый кустик, около 30 сантиметров, распластал свои вьющиеся веточки. Недалеко, сантиметров на 50. Веточки были цвета сочной зелени - это в жару -то! Такие же яркие скруглённые листочки с прожилками, уже не помню светлыми или тёмными. И весь куст - в белоснежных ароматных цветах! Сам цветок тоже был чудесным: пять широко открытых лепестков, а внутри... множество тоненьких волосков. А вокруг всё гудит от пчёл. На кустике могут быть одновременно и цветы и почки и плоды. И всё в этом растении необыкновенное: цветок со временем превращается в плодик. Он похож на жёлудь по размеру, но по цвету - на арбуз: светло-зелёный и с полосочками. Со временем плод трескается и показывается красная, ну точно у самого настоящего арбуза, мякоть. Она сладковатая на вкус, но не сочная, ватообразная, со множеством мелких семян, похожих на маковые. Теперь над арбузиками вьются осы, и, отщипывая по кусочку сладкую мякоть, уносят её в свои земляные норки. А цветочные почки я разглядывала особенно внимательно, даже разламывала их и видела, как и у маков белое платьице цветка и чувствовала характерный запах. И всегда удивлялась:"Как их можно есть?" Что их едят, мне рассказывал мой папа. Я не то что бы не верила, папе я верила всегда, но не знала, кому может нравиться есть почки арбузиков? Теперь, видя в маленьких стеклянных баночках крохотные зелёные шарики, маринованные со специями, я знаю, что это они - каперсы. Знаю, что особенно популярны они в Греции. Вижу и сразу оказываюсь мысленно в моём детстве, где был ещё мой папа, бабушка, дом и сад и тесьпа. Оказавшись в Коктебеле, я узнала тот детский аромат разогретых зноем трав. Мы поднимались на вершину холма, где находилась могила Волошина. Вокруг пели "кузнечики". Как у меня дома", - подумала я. - И даже пахнет так же... Пели не "кузнечики" - цикады! Неведомые мне в детстве цикады, которые жили в книжках. Оказывается, они жили совсем рядом со мной, их слушали Гомер и Одиссей, а у меня на родине Омар Хайям и Саади... Досталось и мне. Разве это не чудо? И читая теперь Вергилия или Аристофана, Гомера или Хафиза, аромат того времени дополняет мои воспоминания и делает зримым мир, запечатлённый в стихах.