Соседи

Тетя Аманжан

Мы жили в бараке. Нет, никакого негатива в этом не было, когда мы это говорили друг другу. Наша барак был двумя многоквартирными сборнощитовыми домиками. Когда их строили, мы, дети, играли на куче привезенных дверей или окон, бегали по бетонному настилу, представляли, как все будет выглядеть, когда барак построят. И вот это случилось. Мы переезжали осенью, в октябре. Из соседнего дома на два хозяина в эту новую квартиру. Это были две просторные комнаты и небольшая прихожая, с маленьким тамбуром, где у всех стояли газовые плиты. Здесь поселились жители Опытного Поля, которые жили в совсем ветхих домах у конторы. Все были рады и счастливы. Мы, дети, тоже, это был наш мир, наш двор... В каждом таком многоквартирном доме было по 8 квартир, соединенных по две общим крыльцом. Наша квартира была крайней. Напротив были построены аккуратные, белые сараи, тоже два, для хранения всего, что нельзя взять в дом. Сначала все выглядело скучно и казенно, но со временем все обжилось и стало родным. Двор каждый год по весне порывался нежной зеленой травой. Первые теплые дни и игры на траве приносили столько радости для ребятишек! Потом наступало лето и по утрам во дворе, ранним утром, можно было увидеть голубые цветы цикория. Для меня это всегда было началом лета. Ничего не было примечательного в этом растении: нескладный грубый стебель с несколькими разветвлениями стоял неприметно днем, но каждое утро был покрыт нежно голубыми цветами, похожими на васильки. Они держались недолго, с лучами палящего солнца нежные цветы закрывались. Но каждый год это повторялось, повторялось в первые дни лета. Эти цветы отрывали сезон игр, отдыха, забав, ничегонеделания... каникул!

Вскоре двор преобразился: постепенно каждая семья как-то что-то достроила или подстроила и стало удобно жить и все вокруг стало родным. Мы все считали эти казенные дома своим домом. Лето было временем, когда все дети весь день были дома, и почти без взрослых. Взрослые работали, а мы были дома и хозяйничали сами. Утро начиналось с того, что мои подружки, которые были старше года на два, начинали убирать в доме, мыть пол, готовить. Это было само собой разумеющимся. Однажды Хурай пришла ко мне и сказала, что было бы здорово, если бы я начала помогать маме и готовила бы уже обед. Это был мой первый суп - рисовый. Хурай бегала от своей плиты к моей, через 6 квартир и каждый раз подсказывала и подхваливала. Масло должно было хорошо прокалиться, затем нужно было бросить луковицу, чтобы масло приобрело аромат. А вот дальше... страшно было кидать в это кипящее и шипящее варево картофель. Это делала Хурай, она аккуратно брала чашку с нарезанным картофелем и наклоняла его, показывая, как нужно засыпать картофель в кастрюлю с горячим маслом, чтобы не было брызг. Затем она давала указания, как нужно мешать и обжаривать, что и в какой последовательности добавлять... И когда пахнущий помидорами, рисовый суп был разлит по тарелкам, состоялся мой первый триумф: меня хвалили папа и мама, а я рассказывала и рассказывала, как меня учила Хурайка...

Раз в месяц приезжал машина, которая развозила баллоны с газом. Дети сами покупали баллоны, а взрослые мужчины -доставщики устанавливали их в наших маленьких деревянных тамбурах. Но иногда машина с газом не приезжала вовремя и газ кончался в баллонах. Какое это было счастье для нас! Готовить начинали на улице! По всему двору по вечерам разносился невообразимый аромат обжаренного картофеля, перца и помидор... Пахнущий дымом, простой суп, был самым самым...

После ужина взрослые смотрели телевизор ( было их тогда два на весь барак), у многих рядом с окнами были топчаны, куда вечером выносили постель. Светила полная луна, пели кузнечики, это мы по незнанию так называли цикад, и взрослые, переговариваясь друг с другом, что-то обсуждали... Мои подружки, переделав все дела, могли теперь быть свободными. Мы играли тут же, во дворе, пока то одного, то другого, не звали домой. Все расходились и наступала тишина. Лежа на улице, долго не спалось: в голове проплывал целый долгий летний день, глаза были обращены в звездное небо, которое кружилось и сияло... Сколько фантазий и прекрасных историй рождалось в этот миг. Но как-то так случалось, что ты засыпал, а проснувшись, обнаруживал, что уже светит солнце и пора досыпать дома, так как жара не даст сделать это на улице.

По субботам мать Хурайки, тетя Аманжан, делала лепешки. Тандыр стоял во дворе, и вечером, когда наши игры уже были в разгаре, запах свежего хлеба бал настолько чудесен, что мы останавливали наши игры и все, как зачарованные, оказывались рядом с тандыром. Я помню, как он появился.





Сначала привезли странную глиняную "амфору", у которой не было дна. Затем вырыли яму и врыли ее, а вокруг все засыпали глиной. К вечеру амфора оказалась в прямоугольнике из глины, высотой чуть больше метра. Сверху прямоугольник был гладко отполирован и вымазан глиной, посередине же - огромная дыра. Заглянув в нее, можно было увидеть горящие дрова, которые подкладывались снизу в треугольную выемку. Само таинство приготовления хлеба - лепешек, было чудом. Сначала тетя Аманжан убирала всю ветошь, что прикрывала тандыр, ставила казан на тандыр, наливала туда воду. Затем она приносила аккуратные вязаночки дров, которые Хурай рубила весной и складывала их в сарае. Огонь пылал в тандыре, и все шло своим чередом. Сначала в котле готовился ужин, ароматно пахнущий и будоражащий воображение: ну что там могло быть, почему он так аппетитно пах? Мяса никто не видел по месяцам, почти вся еда была простой : картофель, морковь, перец и помидоры, сдобренные рисом или вермишелью. Но как же это было вкусно... Когда ужин был готов, из котла вычерпывалось все, что там было, он сам мылся и убирался, и начиналось самое интересное. Темя Аманжан приносила тесто, которое тут же, сидя, на тандыре, раскатывала. Она брала небольшой шар из теста, раскатывала или разминала руками, потом пальцами делала середину тонкой, а края толще. Когда лепешка была готова, брала небольшую толкушку, унизанную снизу гвоздиками и делала несколько ударов по середине лепешки, отчего на ней становились видны множество уколов-дырочек. Затем она брала "рукав", сделанный из куска ткани и ваты, надевала его на руку и на него складывала такую плоскую подушечку, круглую, как сама лепешка. Положив лепешку на эту подушечку и сбрызнув ее водой, тетя Аманжан быстро наклонялась над отверстием очага, ловко прилепляла сырое тесто к бокам разогретого тандыра . Скоро уже все стенки тандыра были в лепешках, которые тут же начинали поджариваться и издавать аромат свежего хлеба. Через несколько минут она так же ловко уже доставала лепешки, осматривая их внимательно, чтобы кусочек золы или глины не прилип к лепешке. Мы знали, что будет дальше: она сложит всю стопку на чистую полосатую ткань... А затем - затем она разломит лепешку и подзовет всех, кто играет во дворе. Она будет раздавать хлеб всем, подзывая тех, кто стесняется подойти сам, будет улыбаться и, коверкая русские слова, всех одарит своей улыбкой и теплым хлебом, тепло которого хранит память тысячелетий...